…Эмма стряхнула пепел с сигареты и мрачно уставилась на блестящую статуэтку на каминной полке. Возможно, как раз «Оскар» все испортил? Кеннет пока довольствовался номинациями, а проигрывать женщинам он не привык. В любом случае, это не оправдание измены. Ну как он мог втянуть ее в такую пошлую, банальную, позорную историю?

Пока Брана снимал «Франкенштейна Мэри Шелли», его долгие отлучки и поздние возвращения можно было объяснить работой. Но уж когда съемки закончились, а Кен продолжил пропадать по вечерам, Эмма поняла, что актерские сплетни о романе мужа с Хеленой Бонэм-­Картер, к сожалению, основаны на реальных событиях.

Эмма пыталась сохранить хотя бы видимость достоинства, но не удержалась ни от слез, ни от скандалов, и даже эсэмэски, наверное, читала бы, но семейная драма Томпсон – Брана разворачивалась до начала эпохи мобильных телефонов.

Прежде Томпсон с Бонэм-­Картер приятельствовали, почти дружили, и от этого становилось особенно мерзко. Кеннет поначалу все отрицал, потом признал, что увлечен, но поклялся, что немедленно прекратит затянувшуюся интрижку. Говорил убедительно, проникновенно, по­ирландски темпераментно жестикулируя.

­Прекрати воображать, что ты на сцене, Кен, черт бы тебя побрал! – возмутилась Эмма. – Это наша с тобой реальная жизнь!

– Весь мир – театр, дорогая, тебе ли этого не знать, – примирительно улыбнулся Кеннет. – Ты же театральная девочка, из актерской семьи, откуда этот суровый консерватизм? Моногамия неестественна, ее придумали бюргеры!

– У тебя превратные представления о театральном мире, что неудивительно для сына плотника! – парировала глубоко уязвленная Эмма. – Папа никогда не изменял маме! Но твой намек я поняла. Я найду, с кем мне спать, – и, сохраняя выражение ледяного спокойствия, вышла из гостиной.

Боже, как фальшиво прозвучала эта угроза. Никого, кроме Кена, она не желала, а теперь ее вообще мутило от мысли о сексе.

По вечерам она рыдала, запершись в спальне, но утром заставляла себя улыбаться – друзьям, сестре, матери, коллегам.