Но разве возможно длительное время искусственно удерживать планку, которая была для меня естественной, даже не планкой, игрой или фантазией воспаленного девичьего воображения? В общем, «лодка разбилась» не о быт с безденежьем (кстати, быт меня никогда не пугал!), а о мое нежелание признавать какие-либо поправки на фальшивую романтику и «высокий градус отношений».

Не по этой ли причине разбилась и ваша вторая семейная лодка?

В любых интервью я тут сразу же ставлю жирную точку. Не сделаю исключения даже для любимого «Каравана…». Зачем? Человека уже нет на свете, и, слава богу, не я стала его вдовой. Не хочу ничего ни оценивать, ни переосмысливать.

Скажу только, что благодаря переезду в Киев я познакомилась со многими знаковыми людьми: поэтами, диссидентами, актерами, режиссерами, художниками. Узнала то, чего никогда бы так глубоко не постигла, оставшись жить в Донецке. А главное – получила ощущение Родины и почву под ногами.

Я с радостью и любовью перешла на украинский язык. И не скажу, что это было так уж сложно: просто много читала и писала. Потом – заговорила. И решила, что буду писать книжки только на украинском. Я еще долго по инерции пописывала в донецкие газеты и отвергала заманчивые предложения. Так, один знакомый как-то посоветовал писать в «Литературную газету», но я решила: буду молчать, пока не выучу язык, и сразу пойду работать только в украинское издание. Так впоследствии и получилось.

Сейчас я чувствую себя совершенно комфортно в любой среде, в том числе и за границей, когда приходится принимать участие в международных книжных салонах или ярмарках. У меня много читателей, которые предпочитают мои произведения в оригинале, даже если никогда не учили украинского языка, хотя мои книги переведены и на русский, и на английский.

Ирэн Роздобудько
Чикаго, 2015 г.

Но поначалу в Киеве было сложно. Я скучала по друзьям, литературной студии, по театру и чувствовала себя ужасно одиноко – как, наверное, все, кто срывается с насиженного места. Я тогда шутила: мол, моя записная книжка забита именами всех известных людей Донецка, где все меня знают, все мне рады. А тут – съемная квартира на окраине… и пустота. Все приходится осваивать заново. Тут я ноль без палочки, обычная мать с маленьким ребенком в большом городе, а там – и журналистка, и поэтесса не из последних (какие-то там места на конкурсах занимала), и актриса театральной студии, и душа компаний – ну просто «звезда шахтерского края»!

Мне было очень тяжело. Ребенка нужно было оформлять в садик, а первый муж предъявлял один за другим судебные иски по лишению материнских прав, аргументируя тем, что я нигде не работаю и веду аморальный образ жизни. Даже несколько раз «похищал» ребенка, хотя я, памятуя о том, что «мы друзья», вообще не собиралась прятать от него дочку. Я ужасно нервничала, везде искала Яну и, находя, вынуждена была «воровать» ее в ответ. В общем, полный бред…

Второй муж, естественно, ревновал ко всему этому. Работы не было. Друзей тоже. Готовить (по крайней мере, изысканно и вкусно) я не умела, приходилось учиться. Но это все казалось вполне нормальным: я ведь не искала легкой жизни.

Однажды, увидев, как мама радуется моей первой публикации (я, кстати, очень этого не люблю), как показывает газету подругам, я сказала: «Ты не понимаешь, что это за жизнь – творчество! Это же… Это разводы, алкоголизм и даже самоубийства!» Словом, напугала ее по полной программе. Хотя себе я все представляла примерно так же: нужно «сгореть», иначе все, что пишешь, не будет правдой. Поэтому и считала: чем хуже – тем лучше, трудности не дают душе ожиреть. Позже, конечно, у меня появились друзья, работа. И книги. И фильмы. И киевский блокнот, забитый телефонами легендарных людей. Все появилось с нуля. Как у меня бывает обычно – пришло «с улицы».