На отношения Энрике с женщинами сильно повлияло расставание родителей. От этой травмы, несмотря на возраст и достигнутый им успех, Иглесиас-младший так и не оправился.
Все случилось жаркой летней ночью. Трехлетний Энрике никак не мог уснуть, маясь на горячих на ощупь простынях, поэтому первым услышал, как к дому подъехала машина. Свет от ее фар пробежал по белоснежной стене, которая в темноте казалась темно-серой. В прихожей послышался голос отца, но ему не вторил, как обычно, радостный голос матери. Выбежав из своей комнаты, мальчик бросился Хулио на шею, прижался, почувствовал родной запах. И только потом заметил, что Исабель стоит здесь же, бледная и спокойная. Всегда такая страстная и эмоциональная, мать на этот раз никак не реагировала на появление мужа.
– Что случилось? — поинтересовался Хулио, которому ситуация с каждой минутой нравилась все меньше и меньше.
– Я ухожу от тебя, – спокойно ответила Исабель, но уголки ее губ искривились, как было всегда, когда она из последних сил сдерживалась, чтобы не раскричаться или не расплакаться.
– Ты? От меня?! – наверное, если бы над головой Иглесиаса-старшего грянул гром, он бы изумился меньше. – Но ты не можешь этого сделать!
– Почему же? – искренне удивилась Исабель.
– Ты моя жена и мать моих детей!
– Но это не мешает тебе заводить все новых и новых любовниц, количество которых уже исчисляется десятками. Неужели ты думал, что я позволю тебе бесконечно вытирать о меня ноги? – отрезала женщина.
– Мы семья, – попытался дрогнувшим голосом возразить Хулио, с которого уже слетела вся его самоуверенность.
– Семья предполагает уважение, – горько усмехнулась Исабель, – а у нас его давно нет. Точнее, я-то тебя уважаю, а вот ты меня… Ладно, хватит спорить. Прими мое решение как должное. Ты же знаешь, если я что-то решила, переубедить меня уже невозможно.
– Я переночую в гостинице, – сказал Хулио, подхватив чемоданы, которые занес в дом. – А ты еще раз хорошенько подумай. Может, все-таки переменишь свое мнение.
– Не надейся на это! – чуть резче, чем нужно, ответила мужу Исабель, а когда дверь захлопнулась, прижалась к створке, почувствовав, что выдержка изменила ей, и расплакалась.
Энрике замер, не зная, что делать – утешать мать или незаметно для нее уйти в свою комнату. Ему было стыдно, что он, пусть и поневоле, стал свидетелем такой болезненной сцены. Мальчик уже сделал шаг в сторону двери, но мать обернулась и, поспешно вытерев слезы, почти спокойно поинтересовалась:
– Почему ты до сих пор не спишь? Живо в постель!
В ту ночь Энрике так и не уснул, но уже не от жары, а от возбуждения. Его сморило только на рассвете, но спустя час сна как не бывало: мысль о том, что родители больше не будут жить вместе, угнетала. Еще страшнее было понимать, что отец обидел мать. В силу малолетства Энрике плохо понимал, в чем провинился Хулио, но реакция Исабель не оставляла сомнений: он сделал что-то по-настоящему страшное.
Понимание причины конфликта пришло позже, а вместе с ним и желание не быть похожим на отца.
Несмотря на то что вскоре Иглесиас-старший переехал из Испании в Майами, Энрике рос в тени своего знаменитого отца – великого певца и не менее великого любовника Хулио Иглесиаса. Своими похождениями тот снискал славу Дон-Жуана. Энрике – исключительно из чувства противоречия – делал все для того, чтобы не быть похожим на Хулио, во всяком случае в отношении женщин. У отца их было много, значит, сын возьмет не количеством, а качеством. Отец зачастую не отличался разборчивостью, а сын к выбору подруги станет подходить с огромным перечнем требований. В его донжуанском списке числились только первые красавицы: София Вергара, Дженнифер Лав Хьюитт, Кристина Агилера, Алисия Мачадо. Похождениями Энрике не хвастал, уклончиво отвечая, что они всего лишь друзья.
газеты наутро вышли с заголовками: «Энрике Иглесиас – последний звездный девственник»
Иглесиасу-младшему всегда нравилось дразнить окружающих, выдумывая несуществующие подробности о своей личной жизни. Он смертельно боялся и боится того, что окружающие узнают правду о его отношениях с женщинами. До сих пор он не может забыть глаза журналистки глянца, которой после нескольких лет жизни с Анной намекнул, что, по сути дела, до сих пор девственник.
– Шутите? – удивилась девушка, чуть было не подавившись апельсиновым соком, который Энрике заказал ей по ее просьбе. – А как же Курникова?
– А при чем здесь она? – небрежно ответил тогда Иглесиас. – Нас с Анной связывают платонические отношения, а интим у меня будет с той, на которой захочу жениться.
– Значит, вы с ней не собираетесь официально оформлять отношения? – изумлению журналистки не было предела. – И при этом живете вместе?
– Ну а почему бы друзьям не жить время от времени под одной крышей?
Если бы его собеседница только знала, какое удовольствие он получает от своего розыгрыша, она бы так легко не попала в расставленную для нее ловушку. А Энрике тем временем продолжал:
– К вам же наверняка приезжают в гости подружки и иногда и на ночь остаются.
– Как вы можете сравнивать! – вспыхнула от возмущения журналистка. – Мои подруги ведь девушки!
– Так и моя подруга девушка, – невозмутимо заметил Иглесиас. – Вы же не назовете Курникову юношей, она для этого слишком красива.
– Глупостей не говорите! – начала заводиться собеседница. – Вы же понимаете, что я имею в виду! Значит, вы разрешаете мне написать, что у вас до сих пор не было женщины в известном смысле этого слова?
– Ради бога, пишите что хотите, – беспечно ответил Энрике. – Может быть, еще сока? Или чего-нибудь покрепче?
Журналистка отказалась, взяла со стола диктофон и, плавно покачивая бедрами, вышла из ресторана. Если бы она обернулась, то увидела бы, что Иглесиас больше не улыбается, а задумчиво смотрит ей вслед.