История любви Энрике Иглесиаса и Анны Курниковой

Жена испанского поп-идола Энрике Иглесиаса, теннисистка Анна Курникова, сегодня, 7 июня, отмечает 40-летие.

Уже 20 лет они с Энрике вместе и родили троих детей. “Караван историй” публикует рассказ о трогательных отношениях этой милой парочки.

– Похоже, холодает, – проговорила Анна, заворачиваясь в свой любимый плед ручной работы с рождественскими звездами и оленями и грея пальцы о чашку с зеленым чаем, – тебе заварить?

– Позже, – Энрике улыбнулся, не отрываясь от созерцания красивого заката, который они встречали на своей любимой яхте, и обнял девушку за плечи. – По-моему, не так уж и холодно. Почему ты озябла?

– Не знаю, – задумчиво протянула Анна, поежилась и спросила: – А ты помнишь, какой сегодня день?

– Честно говоря, нет, – с удивлением обернулся он. – А что, он какой-то особенный?

– Не знаю, как для тебя, а для меня – судьбоносный, – с легкой ноткой досады в голосе заметила девушка.

Возможно, любой другой мужчина не обратил бы на эту нотку внимания, но музыкальный слух Иглесиаса уловил недовольство. Он напряг память.

– Постой, не хочешь ли ты сказать…

– Ну конечно! – рассмеялась Анна. – Год назад мы с тобой познакомились. Как ты мог забыть?!

Иглесиас виновато улыбнулся. Разумеется, забыть об этом дне он никак не мог, слишком уж важным для него он был. Но вот дату действительно не помнил, у него вообще плохая память на цифры. Зато все случившееся с ними тогда он помнил до мельчайших деталей.

Они снимали клип на песню Escape («Побег»), и на роль главной героини – девушки мечты его героя – режиссер предложил русскую красотку Курни. К тому времени уже стало понятно, что особых успехов в спорте ей достичь не удастся, но роскошная фигура, длинные ноги, светлые волосы и зеленые глаза вкупе с пухлыми губами оказались не менее солидным капиталом, позволившим Анне неплохо зарабатывать на рекламных контрактах. Ее снимки часто украшали обложки и страницы глянцевых журналов. Заполучить такую красавицу в клип было большой удачей, и Иглесиас ответил на предложение режиссера согласием.

Конечно, он был готов к тому, что Курникова красива, но всю степень ее привлекательности оценил, только оказавшись с нею лицом к лицу. Иглесиас был восхищен и — чего уж там греха таить! — ошеломлен, но смог сдержаться и не подать виду. Однако, поскольку ему нужно было как-то реагировать, не придумал ничего лучше, как во всеуслышание заявить, что не будет целоваться с Анной, поскольку заметил над ее верхней губой небольшие прыщики – следы простуды.

Съемочный процесс застопорился на несколько часов. Курникова заперлась в гримерке, где сначала чуть ли не с лупой вглядывалась в отражение в зеркале, пытаясь найти пресловутое акне, о которым слышали все, от оператора до монтировщиков, и теперь, наверное, вовсю потешаются над ней. Не обнаружив никаких дефектов на своей бархатистой загорелой коже, Анна, разозлившись, металась по комнате, понося выскочку-­испанца на чем свет стоит: «Наглец! Зазнайка! Отвратительный тип! Как он посмел?! Что он вообще о себе вообразил? Думает, он лучше всех и поэтому имеет право на подобные замечания? Ну я ему еще покажу, где раки зимуют. Попомнит он меня!»

Курни двигалась так быстро, что гример, которой обязательно нужно было подправить тон на ее лице, чтобы не блестел, за спортсменкой просто не поспевала. В конце концов, девушка поняла, что миссия невыполнима, и уселась на одном из стоящих у стены стульев. Единственное, о чем она молила бога, так это о том, чтобы Анна не расплакалась, ведь неизвестно, как отреагирует кожа: если лицо опухнет, снимать сегодня они уже не смогут. Тогда режиссер ей точно голову оторвет. Она всего лишь гример, а не психотерапевт и не всегда может успокоить разбушевавшуюся звезду. Особенно такую темпераментную, как Курни: вон как мечется, настоящая тигрица!

Но девушка недооценила Анну. Понимая, что контракт подписан и его непременно нужно отработать, та смогла взять себя в руки и довольно быстро успокоилась. Облегченно вздохнув, гример взяла кисточку и спонж и легко прошлась по лицу Курниковой, завистливо подумав: «Тут для меня и работы нет, кожа у этой русской идеальная, мне бы такую! Интересно, где этот маленький мерзавец разглядел прыщики?»

Тот, о ком так нелицеприятно подумала гример, в это время получал нагоняй от режиссера.

– Что на тебя нашло? – возмущался тот. – Сотрудничество с Курни и так стоило нам недешево, а если сейчас по твоей вине она уйдет со съемок и сумеет доказать, что с ней тут плохо обошлись, нам придется заплатить неустойку и мы выбьемся из бюджета.

– Она не уйдет, – спокойно заметил в ответ Энрике, хотя видно было, что в диалоге он участвует формально, а его мысли витают где-то очень далеко. – Если будет нужно, я попрошу у нее прощения.

– И целоваться будешь?

– Конечно, буду, – без тени улыбки ответил певец. – Как я могу упустить возможность поцеловать такую прекрасную девушку?

И они действительно целовались – и на сцене, где пел герой Энрике, и в пустом зрительном зале, и в салоне его автомобиля. Присутствующим даже казалось, что певец специально что-то делает не так, чтобы можно было пере­снять забракованные кадры. Правда, Иглесиас делал это с отсутствующим выражением лица, но только он один знал, как сильно в это время билось его сердце. Именно тогда, на съемочной площадке Escape, он понял, что нашел девушку, с которой хочет прожить всю свою жизнь.

– …Все я помню! – не поворачивая головы, улыбнулся Энрике. – Ты тогда так забавно морщила нос. То ли сердилась, то ли боялась расплакаться.

– Еще бы, – ответила Анна, которая даже сейчас, годы спустя, начинала злиться, вспоминая об этом эпизоде. – Как ты только додумался до того, чтобы сказать, будто у меня прыщи? Их же не было!

– Не было, – легко согласился Иглесиас. – Как же ты не понимаешь, я умышленно соврал.

– То есть как это? – Анна чуть не поперхнулась остывающим чаем. – Зачем?

– А как еще было обратить на себя внимание? – улыбнулся Энрике. – Ты пришла вся из себя, красивая и недоступная. Прошла мимо и на меня даже не взглянула. Вот я и ляпнул первое, что на ум пришло. Если я хоть что-то понимаю в девушках, это должно было тебя задеть.

– Но я же могла тебя возненавидеть! – изумленно воззрилась на Иглесиаса Курникова.

– Я был уверен, что ты в меня влюбишься, – рассмеялся он, встал и потянулся.

– Ах ты негодяй! – воскликнула Анна и даже попыталась замахнуться на Энрике подушкой, но, подумав, что в случае промаха оружие придется ловить в воде, положила на место и тоже рассмеялась.