Дома, у родителей, было хорошо, но дети скучали по отцу. Он их любил, баловал. Скучали и по своим друзьям, по школе. Пришлось уступить их просьбам и вернуться в Киев примерно через год. Все пошло своим чередом. Я восстановилась в Детском музыкальном театре, но ужасно страдала, что ничего не меняется… Квартиру купить было не на что. Собственное жилье я приобрела только после того, как отработала два первых серьезных контракта в Ковент-Гарден.

Расскажите, как вы начали петь за рубежом.

В 2009 году в наш театр приехал известный продюсер Давид Завалковский. Он периодически бывал в Киеве, устраивал прослушивания, искал новые голоса, заключал для них контракты с зарубежными театрами.

Давид – бывший скрипач, окончил Московскую консерваторию, а последние лет двадцать живет в Швеции. В тот момент у него было собственное продюсерское агентство, а сейчас его фирма влилась в большое агентство IМG, их главный офис находится в Нью-Йорке.

Людмила Монастырская
Людмила Монастырская – Амелия в постановке «Бал-маскарад», Национальная опера Украины, 2015 г.

Давиду меня порекомендовал Дима Попов, известный тенор, с которым мы пели «Бал-маскарад». Давид послушал мои записи и начал настойчиво предлагать заключение контракта. Забавно, но в тот момент я как-то не сразу воспылала энтузиазмом. В Киеве как раз случился рывок в карьере: меня снова, уже во второй раз, взяли в штат Национальной оперы.

Произошло это как-то постепенно. В 2008-м мы в Детском музыкальном театре готовили «Аиду» для гастролей в Латинской Америке, но что-то не сложилось. Как раз в это время основной состав «Аиды» в Национальной опере уехал на гастроли в Японию. А в осеннем репертуаре были заявлены и «Аида», и «Джоконда», «Пиковая дама», «Сельская честь», «Тоска» – то есть много спектаклей с партиями для лирико-драматического сопрано. Мне предложили спеть несколько спектаклей «на замене», и все прошло успешно. А уже в 2009 году меня взяли штатной солисткой. Начали давать роли, я учила новые партии, наслаждалась процессом. В Детском музыкальном все-таки было мало возможностей для развития: из-за отсутствия финансирования не ставились новые спектакли.

И вот как раз в этот период творческого подъема Давид Завалковский регулярно мне звонил, убеждая, что пришла пора перейти от репертуарного театра к системе stagione, когда выпускают один спектакль за другим, с артистами заключают контракт на исполнение партии в одной опере, скажем, девять – двенадцать раз. Так работают западные театры. Одна постановка обходится театру в сумму около двухсот-трехсот тысяч фунтов или евро. В некоторых случаях задействован только один состав артистов, иногда – два.

Публика видит только результат – взятие высоты. Каждая спетая партия – это моя высота, за которой стоит тяжелый труд

Интересно было попробовать новый стиль работы, но я долго отказывалась. И как ни странно это прозвучит, согласилась только для того, чтобы заработать на собственное жилье.

В первый раз я поехала по контракту в норвежский Тронхейм, потом в Неаполь, затем на фестиваль Пуччини в Торре-дель-Лаго, бывала на других подобных фестивалях. Они не масштабные, но туда приезжают кастинг-менеджеры крупных театров, ищут новые голоса. С 2010 года меня начала приглашать Дойче Опер, Немецкая опера в Берлине. На этой сцене я дебютировала в «Тоске», выучив свою партию буквально за неделю.

А в 2011 году я заменила в Ковент-Гарден солистку в «Аиде». Я там числилась «на страховке», то есть в запасном составе. Сопрано Микаэла Карози была в положении и после генеральной репетиции поняла, что не сможет выдержать спектакль. А я чувствовала себя уверенно – мало того что к этому времени уже неоднократно исполняла эту партию на сцене Национальной оперы, так еще и в 2010 году с труппой нашего театра ездила на гастроли в Японию. Оставалось только подогнать костюм.

Исполнители «на замене» – необходимая составляющая оперного искусства. Чтобы отпеть спектакль, нужно колоссальное здоровье и идеальная вокальная форма. Бывает, что по каким-то причинам солист не в состоянии допеть третий акт или даже останавливается прямо посреди арии. В форс-мажорных случаях «исполнитель-страховик» выходит на сцену в своем костюме, чтобы допеть.

Людмила Монастырская
С мамой, 2013 г.

Причина форс-мажора? Например, солист перенервничал. Или аллергия на чужие духи. Одна западная коллега, меццо-сопрано, дама в возрасте, совершенно не выносит искусственных запахов. Когда она участвует в спектакле, всем исполнителям, оркестрантам и даже рабочим сцены заранее рассылают мейлы с просьбой отказаться от духов и даже дезодорантов, иначе у нее могут возникнуть спазмы связок и гортани.

А с вами такое случалось?

К счастью, нет. Но неприятные ситуации, конечно, бывали. Например, в финале «Тоски» в Дойче Опер я должна была прыгнуть с возвышения на маты, постеленные на полу, – как известно, Тоска покончила жизнь самоубийством, спрыгнув с крыши замка. То ли маты были слишком твердые, то ли туфли недостаточно фиксировали стопу, но я подвернула ногу, лодыжка сильно распухла. К врачу я все равно не пошла – не люблю докторов. Сама прикладывала компрессы. Да и вообще мой любимый метод лечения – система самовнушения: не болеть!

В Берлинской государственной опере, Штаатсопер, во время спектакля «Макбет» с Пласидо Доминго я запуталась в юбке-брюках, наступила на подол и упала прямо на сцене. Грохнулась так, что думала – конец. Дирижер Даниэль Баренбойм оцепенел. Что поделаешь – встала и, преодолевая боль в разбитом колене, продолжила петь. По режиссерскому замыслу я еще должна была пройти по узкой дорожке по краю сцены вдоль оркестровой ямы и, хотя голова кружилась, равновесие не потеряла.