Познакомившись с Жизель Шмидт за два года до развода с Александрой, в 2015-­м, Гэри отметил ее интерес к себе, но держал дистанцию. Она была идеальным другом. В какой момент тумблер «дружба­-любовь» переключился, Олдмен не знал, но эта женщина, так сильно отличающаяся от всех его жен, стала все чаще бывать у них дома, рассказывала Галли и Чарли об искусстве… Переехать к ним он предложил ей спонтанно, но удивления у нее это не вызвало: «Мне кажется, это можно было предложить и немножко раньше». Было ясно, что это все-­таки история любви. Пятая.

…Обойдя вокруг дома пять раз, отрепетировав речь Уинстона, Гэри пошел исполнять свою главную роль и обязанность – кормить детей завтраком. Вернувшись в дом, он увидел, что все трое уже вовсю хозяйничают на кухне. Семейная идиллия грела его сердце значительно сильнее, чем все полученные театральные и кинонаграды. Он хотел быть идеальным отцом, потому что у него самого такого отца не было: сварщик Леонард Олдмен был дебоширом, гулякой и пьяницей. И Гэри, пытаясь уменьшить дневную дозу отцовской выпивки, воровал у него алкоголь уже в шесть лет, доливая вместо этого в бутылки чай, чтобы замести следы. Когда мальчику было семь, отец ушел из семьи, оставив на Кэтлин троих детей: Гэри и двух его сестер. Лейла была старше его на тринадцать лет, а Джеки – на одиннадцать. Мать, до этого занимавшаяся только детьми и домом, нашла работу, девочки рано устроились подрабатывать, но для Гэри все трое создавали поистине тепличные условия и очень его любили.

А он большую часть времени предпочитал быть один. Он был тем ребенком, от которого, если дать ему цветные карандаши и мелки, можно не услышать ни единого звука за день. Мальчик рисовал машинки, ракеты и космические корабли – все то, что движется очень быстро и как можно скорее могло бы умчать его подальше из их крошечной квартиры, пропитанной запахом выпивки… В тринадцать лет он увлекся музыкой, отыскав на чердаке пластинку американского пианиста Либераче. Вместо машинок на бумаге появились черно-­белые клавиши, и Гэри вдохновенно играл по ним, изображая из себя великого пианиста. Потом заинтересовался боксом, Мохаммедом Али и записался в секцию. Правда, дрался он ужасно, хотя со стороны казалось, что этот парень родился в перчатках: он точно воспроизводил подсмотренные по телевизору движения, и это выглядело идеально.

1967 г.

Через год, увидев по телевизору два фильма с Малкольмом Макдауэллом, Олдмен понял, что хочет уметь так же, и пошел в Королевскую академию драматического искусства. В приемной комиссии сидели двое: пожилая женщина, которая вязала черный шарф, и мужчина в очках, с сигаретой, дымящейся в уголке рта. Он посмотрел невидящим взглядом в документы Олдмена и, не поднимая глаз, произнес: «Начинайте».

Играл парень вдохновенно, по максимуму, но не успел перейти ко второму отрывку, как его внезапно остановила старушка. Не отрываясь от вязания, она подтянула слетевшую петельку и сухо сказала:

– Гэри Олдмен… Я бы вам посоветовала поискать другую профессию.

– Но что было не так? – опешил тот, пытаясь выяснить, можно ли что­то исправить, над чем ему поработать?

Вместо ответа, потушив окурок в пепельнице, ее безумно увлеченный происходящим коллега подвел черту под прослушиванием, скупо произнеся: «Говорить тут не о чем. Вы профнепригодны».