Бабушка проводила много времени со мной, ушла на пенсию сразу, когда родился мой старший брат Евгений. Она работала в школе преподавателем музыки и руководила ансамблем бандуристов. Бабушка пела мне перед сном галицкие старинные песни. Иногда я под них засыпала, а порой не могла: местами это были баллады с жестоким содержанием. Например, сидели на ветке голуби, а потом пришел охотник и убил голубку… В моем воображении разворачивалась целая драма, тут уж было не до сна.

БЕЗ БАРБИ

Я очень не любила садик. Терпеть не могла спать днем. Никогда ни с кем не дружила, всегда была сама по себе. Когда мне было три года, я убежала из садика. Не помню точно, что произошло: может, я с кем­то поссорилась… Подошла к воспитательнице и повторяю: «Хочу домой, хочу домой…» Настолько ее достала, что она сказала: «Ну и иди домой!» Я приняла это за чистую монету, взяла вещи из своего шкафчика, завязала сама себе шнурки на кроссовках и пошла. На мне были вельветовые зеленые штаны — помню, как вчера. Я была уверена, что мама на работе, и направилась в музыкальную школу. А у мамы в тот день был выходной. Ей позвонили с работы и спросили: «Где твой ребенок?» — «В садике» — «Нет, не в садике». И вот ведут меня за руку мамины сотрудницы, а навстречу идут мама и две воспитательницы, а я не знаю, куда бежать… Но сильно на меня не кричали. А воспитательницу уволили, насколько я помню. Надо было лучше следить за детьми. За непослушными в том числе.

С семьей на отдыхе в селе Майдан возле Дрогобыча, 1997 г.

Я была очень впечатлительным ребенком. Помню, как­то в сквере в Дрогобыче собаки разорвали чьих­то кур. Я увидела последствия и еще неделю ходила и всем рассказывала, что это «бабайко» из­под кровати, о котором мне рассказывала бабушка, съел курочку. И никто не мог меня переубедить, что это собаки.

Когда стала чуть постарше, очень мечтала о кукле Барби, а мне ее не покупали. Родители объясняли, что Барби — это дурной вкус. Настолько, насколько это можно было объяснить ребенку моего возраста. Но мне все равно хотелось. Где­то под конец садика двоюродная бабушка подарила мне Барби. У нее не было своих внуков, и она могла сделать вещи, которых ни мама, ни папа, ни даже родная бабушка не позволяли. Например, купить для меня десять пачек мороженого на палочке и положить в морозилку. А Барби я получила, пару дней поиграла и поняла, что это не мое. Мы не подружились.

МАКSИМ И ХОР ВЕРЕВКИ

В школе для меня было абсолютно нормально слушать хоровую классическую музыку, народные песни — и при этом «Потапа и Настю», «Руки Вверх», МакSим и все, что было в то время популярно, через что проходили все дети моего возраста. Хоровая и народная музыка была для меня чем-­то личным.

Появились телефоны, на которые можно было закидывать музыку, а потом на переменке включать на всю громкость. Но когда после популярной песни у меня звучал Хор им. Веревки или хор «Легенда», то я старалась быстро переключать, потому что знала: никто не поймет.

При этом родители мне никогда не навязывали свои вкусы. Мама, например, очень любит Земфиру. Помню, мы с братом когда­-то даже подарили ей кассету на день рождения, чтобы слушать самим.

В музыкальную школу я захотела пойти сама. Уже года в четыре просила папу научить играть на фортепиано «Щедрик» двумя руками. Это было мне необходимо! Первая моя учительница, наверное, и заложила композиторские способности. Она не объясняла, как это обычно делают, что такое половинная нота, целая… Она просто играла, а я садилась около нее, и мы импровизировали в четыре руки. Это самое ценное и самое лучшее, что сохранилось в моей памяти из музыкальной школы.

Позже я поняла, что ноты мне учить не нужно: я все могу подобрать на слух. Так я и экзамен в музыкальной школе сдала: не столько смотрела на лист, сколько за тем, что играет моя учительница.

СТАТТІ ПО ТЕМІБІЛЬШЕ ВІД АВТОРА