Николетта хваталась перед друзьями развешанными по стенам картинами и с гордостью говорила о том, что их написал маэстро: да, он не только великий музыкант, но и талантливый художник. От ее комплиментов Паваротти просто расцветал: он, которого хвалили самые знаменитые музыкальные критики, превыше всего ценил слова этой хрупкой женщины.

Николетте удалось сделать то, что оказалось не по силам всем остальным, начиная с Адуи и заканчивая врачами: она посадила маэстро на диету. Лучано сердился, дулся, даже возмущался, но подчинялся. «Сто пятьдесят килограмм чистого обаяния и добродушия», как называли Паваротти друзья, постепенно начали таять.

Набирать вес маэстро начал в начале своей концертной деятельности: переезжая из города в город, он не придерживался правильного режима питания, ел когда придется и зачастую перекусывал на ходу бутербродами и другим фастфудом. А Адуя, переживавшая, что ее любимый Лучано останется голодным, все время наставляла: «Не забудь поесть!»

Николетта, тоже поначалу заботившаяся о сытости Паваротти (приносила ему кастрюльки с его любимой пастой прямо в офис), вовремя спохватилась и решила избавить его от лишнего веса, являющегося причиной многих заболеваний. Начало диеты было шоковым: Мантовани заперла Паваротти в доме и поила его только фруктовыми и овощными соками, запретив даже думать о спагетти, пицце и – уж не дай бог! – об алкоголе.

Результат превзошел все ожидания: Паваротти похудел на пятнадцать килограмм. Впрочем, только здоровым питанием благотворное влияние Николетты на Лучано не ограничилось. Она, как когда­-то Адуя, сумела стать для него настоящим ангелом­хранителем. Ей приходилось даже прогонять змею из их номера на Бали и утешать маэстро, горюющего из-­за проигрыша сборной Италии на чемпионате мира.

На сцене Королевского оперного театра Ковент-Гарден, 2002 г.

Возможно, отношения Паваротти и Мантовани, пройдя по пошлой схеме «босс – секретарша», закончились, бы как и другие романы маэстро, ничем, но неожиданно Николетта серьезно заболела. Ей стало плохо в Нью-­Йорке, ее любимом городе, куда они с Паваротти приехали по делам. Однажды утром Мантовани с трудом встала с постели: у нее немели руки и ноги, кружилась голова, в глазах двоилось, а сильная слабость делала трудным каждый ее шаг.

Испугавшись, Лучано отвез Николетту в клинику, где врачи поставили молодой женщине страшный диагноз, свойственный, как ей казалось, только пожилым людям, – «рассеянный склероз». Неутешительными были и рекомендации медиков, которые заявили, что полностью излечиться от недуга нельзя – можно только постоянно поддерживать организм в более или менее сносном состоянии, а курсы лечения необходимо проводить регулярно, а иначе – паралич, потеря зрения и отмирание клеток мозга.

Лучано был в отчаянии, хотя и прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не показать его степень Николетте. В ответ на ее слова: «И зачем я тебе такая?» – сказал: «Люблю тебя любую, но сделаю все для того, чтобы ты выздоровела». Паваротти оплатил лечение Мантовани в самой лучшей клинике Нью-­Йорка, где женщину быстро поставили на ноги, но предупредили, что повторный курс нужно будет пройти уже через два месяца. С тех пор Лучано внимательно следил за тем, чтобы Николетта не пропускала очередную поездку в США на лечение.

Больше всего она переживала, что из­-за болезни не сможет родить Паваротти ребенка. Да, они любили друг друга, но без детей трудно построить полноценную семью, и, несмотря на недуг и отказ Адуи давать мужу развод, Мантовани решила рискнуть.

Николетта забеременела в 2002 году, когда Верони наконец-­то подписала документы на развод. К тому времени маэстро и его муза жили вместе уже десять лет, что дало Паваротти право пошутить на эту тему: «Я шесть лет добивался возможности жениться на Адуе и столько же – возможности развестись с ней».

Узнав о том, что станет отцом, Лучано начал заниматься отделкой дома в его родной Модене, который он построил, чтобы жить в нем с Николеттой. В мечтах Лучано представлял себе, как по его комнатам будет бегать их с Николеттой ребенок и как они будут счастливы, наблюдая за ним.

Он отложит все свои дела, чтобы быть с ним все время – и днем, и ночью. Паваротти не мог простить себе того, что большая часть жизни его дочерей прошла без него. Он все время куда­то ездил, репетировал, выступал, встречался с нужными людьми, а тем временем его девочки говорили первые слова, делали первые шаги, шли в первый класс, впервые влюблялись и рыдали в подушку из­за того, что предмет их чувств не отвечал им взаимностью. Нет, теперь все будет по­-другому.

2007 г.

Для друзей и родных Паваротти его развод с Адуей стал громом среди ясного неба: они привыкли видеть рядом с маэстро его первую жену и не могли смириться с тем, что ее место заняла «эта выскочка Мантовани». Даже Пласидо Доминго, с которым Паваротти связывала не только дружба, но и тесное сотрудничество, на званом ужине в присутствии титулованных особ не выдержал и, хлопнув Лучано по плечу, по всеуслышание заявил: «Старик, у тебя такая красивая внучка! Только не помню, кто из твоих дочерей подарил ее тебе. Не подскажешь?» Что уж говорить о посторонних!

Паваротти переживал каждый такой случай, особенно больно ранил его носильщик одного из отелей, которому Лучано вместо чаевых пропел несколько музыкальных фраз из своей любимой неаполитанской песни O sole mio. Он не в первый раз так делал и привык к тому, что люди приходили в восторг от того, что маэстро выступал лично для них. Но в этот раз носильщик презрительно посмотрел на маэстро и процедил: «Я бы все-­таки предпочел деньги, а не пение бесчестного человека».

Единственными, кто поддержал решение Лучано расстаться с Адуей, были его отец и сестры, они приняли Николетту как родную и часто гостили в их доме в Модене. По вечерам все собирались в большой гостиной – ужинали, играли в лото, пели песни, причем солировал Фернандо – у отца маэстро даже в почтенном возрасте был замечательный голос.

СТАТТІ ПО ТЕМІБІЛЬШЕ ВІД АВТОРА