Марк Шагал: художник, который умел летать

Отчасти в этом был виноват и его учитель Юдель Пэн. Через частную школу рисования и живописи Пэна проходило много детей из еврейских семей. Как считали заботливые мамочки, если любимое чадо не способно пиликать на скрипке, не вызывая приступов панического ужаса у соседей, то пусть хоть научится возюкать кисточкой по холсту.

Это, конечно, не так эффектно, как поставить ребенка на табуретку перед гостями, но зато вполне вещественными шедеврами можно увешать весь дом и еще немного общий коридор.

Тем не менее, среди посредственной массы Юделю попадались и настоящие бриллианты. Многие из его учеников стали известными художниками, графиками и архитекторами ХХ столетия. Позже искусствоведы назовут Юделя одним из основоположников «еврейского ренессанса». А на тот момент он просто пытался нести прекрасное и вечное своим подопечным.

В юном Марке он увидел огромный потенциал. Юдель Пэн прикипел к мальчишке всей душой. Для Шагала уже тогда не существовало границ, он жадно впитывал всю информацию, которую мог получить из окружающего мира. А учителю было чем поделиться. Не только творческими знаниями, но и биографией. Марк частенько приходил в личную мастерскую Пэна, чтобы послушать жизненные истории.

И Юдель рассказывал: о сиротском детстве, работе подмастерьем маляра в захолустном городке. И отчаянном рывке надежды. Бросив все по совету одного из знакомых, он - с карманами, полными скопленных медяков - отправился в Петербург. Чтобы успешно поступить в Художественную академию.

Этот момент зачаровывал Марка больше всего. Бунтарство, сама возможность пойти наперекор мнению общества - кровь закипала от одной мысли об этом. Шагалу хотелось походить на учителя: выйти в большой мир, познать его, добиться успеха и открыть свою собственную школу. Установленная планка, которую Марк считал идеалом.

Юдель не останавливал ученика, наоборот, постоянно напоминал о том, что тот достоин лучшей участи, чем слепо следовать желаниям родни. Тем более что родители, несмотря на успехи отпрыска, упрямо отказывались воспринимать его художества всерьез.

Далекий Петербург, средоточие художественной жизни империи, манил Марка. Да нет, он им уже просто бредил во снах и наяву. Знакомый только по фотографиям и газетным вырезкам город преследовал его ежесекундно, странным и причудливым образом накладываясь на привычные с детства улицы Витебска.

Соседняя бакалейная лавка в его видениях превращалась в недавно открытый «Елисеевский магазин» на Невском проспекте — без его рекламы с роскошными фото фасада и модерновым оформлением торговых залов не обходилась ни одна газета.

Местные соборы приобретали очертания монументальных питерских образчиков церковного зодчества. А скромный музей при городской ратуше внезапно трансформировался в величественный ансамбль Эрмитажа. Ходить по тихим, ленивым улицам детства и грезить другим городом - далеким, но уже в мечтах родным - с каждым днем становилось все труднее.

Тем не менее девятнадцатилетний юноша понимал, что в отличие от учителя он не может бросить все и сорваться с места. При всей любви к своей большой семье, Шагала частенько посещала мысль, что в сиротстве есть некое благо: никому не обязан, ни к чему не привязан. Накопил чуток денег и рванул куда глаза глядят. А у него, Марка, даже личных сбережений не было.