Марк Шагал: художник, который умел летать

С Теа Брахман Марк познакомился на одном из еженедельных собраний. Кажется, их представил друг другу общий знакомый, также из Витебска. Марк был очарован: Теа напрочь отрицала не только еврейские строгие традиции, но и условности остального общества. Энергичная яркая девушка совершенно не стеснялась высказывать свое мнение по поводу всего на свете. Причем не ради того, чтобы произвести впечатление, а исключительно из­-за того, что имела что сказать.

Теа не страдала скромностью. Как-­то Марк попросил ее попозировать для картины обнаженной. Теа задала всего две вопроса: где и когда? Ей не приходило в голову, что эта ситуация кому-­то покажется непристойной. Ведь она сама не видела в ней ничего вызывающего осуждение.

Однако их дружная компания за спиной судачила, что это будет красивый роман с обязательным финалом, усыпанным свадебными лепестками роз. Теа и сама в это верила всей душой. Иначе никогда бы не рискнула познакомить Марка с лучшей подругой.

К 1909 году Марк бросил Рисовальную школу: несмотря на все старания Рериха, она все еще оставалась низкопробным училищем. Его новым кумиром стал Лев Бакст, любимчик не только Петербурга, но и Парижа.

Уроки у мэтра стоили недешево. Если раньше Марк не появлялся в арендованной квартире из­-за любви к шумным компаниям, то теперь домашние стены видели его только глубокой ночью, когда он в полном изнеможении приползал с работы.

С тех пор как искусство фотографии стало доступно широкой публике, студии, обещающие «самый лучший снимок для всей семьи», росли как на дрожжах на каждом углу любого города мира. А вместе с ними увеличивалось число не только желающих заполучить вожделенную фотокарточку, но и недовольных — нос картошкой, прическа съехала и платье помятое.

Дополнительной небюджетной услугой в фотографических салонах предлагали еще и ручное раскрашивание фото. Всеми этими нюансами должны были заниматься нанятые ретушеры. Марк Шагал был одним из них.

Ремесленническое занятие без толики фантазии нервировало юношу, но приносило сносные деньги, достаточные для поддержания штанов и оплаты обучения.

К осени Шагалу удалось скопить средств, чтобы наконец навестить семью. К тому же Теа Брахман присылала ему трогательные письма, призывая вместе побродить по улочкам города детства.

Марку казалось, что его приезд в Витебск станет романтичным совместным эпизодом для них с Теа и удобным случаем для восстановления отношений с родней.

Однажды Теа позвала Шагала в гости к своим близким знакомым: «Приходи, будет весело, познакомишься с моими друзьями детства». Вечеринка была в самом разгаре, Марк наслаждался прекрасным обществом и думал о том, что все же не зря вернулся ненадолго домой.

И тут Теа шутливо дернула его за рукав: «Смотри, Белла тоже пришла. Сто лет ее знаю. Только не влюбись в нее». Марк оглянулся — и пропал. Утонул в черной бездне чужих девичьих глаз.

Позже в своих воспоминаниях он писал: «С ней, не с Теей, а с ней должен быть я — вдруг озаряет меня! Она молчит, я тоже. Она смотрит — о, её глаза! — я тоже. Как будто мы давным-­давно знакомы, и она знает обо мне всё: моё детство, мою теперешнюю жизнь, и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где­-то рядом, хотя я видел её в первый раз. И я понял: это моя жена. На бледном лице сияют глаза. Большие, выпуклые, чёрные! Это мои глаза, моя душа. Тея вмиг стала мне чужой и безразличной. Я вошел в новый дом, и он стал моим навсегда».

На момент знакомства с Шагалом Белла была чуть старше шекспировской Джульетты, девушке исполнилось четырнадцать лет. Младшая дочка состоятельного витебского ювелира была любимицей всей своей многочисленной семьи и ни в чем не знала отказа.

В отличие от большинства еврейских ортодоксальных семей, родня не пыталась побыстрее выдать девушку замуж, а наоборот, всячески поощряла ее образование. После окончания местной гимназии ребенка отправили в школу Герье в Москве, самое дорогое и самое престижное в стране заведение для девушек.

В те времена женщина все еще и помыслить не могла получить высшее образование в университете, наряду с мужчинами. Однако для семейств со средствами были организованы специальные высшие женские курсы, такие как школа Герье. Конечно, ни о каких серьезных специальностях речь не шла.

Девушек учили изящной словесности, истории искусств и всеобщей истории. Всем тем навыкам, которые полагались будущей хозяйке дома, чтобы успешно развлекать гостей на светских приемах.

Той осенью в Витебске Белла оказалась случайно. После каникул в Германии она собиралась отправиться прямиком назад в Москву, но в последний момент решила сделать крюк и навестить семью.

Для Марка и Беллы встреча оказалась судьбоносной. Шагал боялся, что прекрасная незнакомка вовсе не обратит на него внимание. От волнения он утратил дар речи, а разве такая девушка оценит неприветливого буку? Белла же думала лишь об одном: «Я не смею поднять глаза и встретить его взгляд. Его глаза зеленовато­-серые, цвета неба и воды. Я плыву в них, как в реке».

После Витебска юноша вернулся в Петербург окрыленным и словно заново родившимся. Все его сомнения и метания были откинуты прочь. Он хотел лишь одного – быть с Беллой ежечасно и ежесекундно, воспевать ее в своих картинах. Если раньше ему не хватало музы, то теперь вдохновения было с избытком. И тот факт, что пока они не могут быть вместе, лишь подстегивал проявить настойчивость в достижении заветной цели.

Перемены в жизни художника оценили и его учителя. Раньше Лев Бакст не спешил хвалить работы Марка, но теперь он все чаще говорил: «Очень неплохо. Несколько смело для нашей страны, но во Франции тебя бы оценили».

Идея поездки во Францию со временем стала навязчивой для Марка. Как он раньше мечтал переехать в Петербург, так теперь думал, что именно в Париже его ждет новый дивный мир. Белла в своих письмах из Москвы поддерживала его устремления.