Ирэн Роздобудько: «Мужчинам со мной было нелегко»

В сказки про Бабая, который забирает в мешок непослушных детей, я никогда не верила. Наоборот, мне очень хотелось поймать этого персонажа – и… отправить в тюрьму! Не зря же в детстве я мечтала стать следователем и даже организовала среди детей отряд, который выслеживал «шпионов». Это была интересная игра. Мы выходили за пределы двора, выбирали подозрительную личность (чаще всего это был какой-нибудь дядечка с модным портфелем-дипломатом) и шли за нею по пятам в ожидании, когда начнется передача содержимого чемоданчика (естественно, с военными тайнами) иностранному агенту. Но, увы, в нашем городе шпионы не водились. И мне пришлось поменять мечту – я захотела стать уже не следователем, а киноактрисой.

Правда, для осуществления этой мечты мне тоже приходилось выходить за пределы двора. А как же? Ведь одна соседка рассказала, что детей в кино берут прямо с улицы, и привела парочку убедительных примеров с маленькими актерами того времени. После этого я обрела твердую уверенность: вот-вот ко мне тоже обязательно подойдет режиссер и предложит роль. Он так и скажет:

– Девочка, хочешь сниматься в кино?

Такое и вправду произошло, но только через тридцать лет. В Киеве.

Однажды мне позвонил режиссер Владимир Тихий, работавший над экранизацией моей книжки «Гудзик», и именно так и спросил:

– Хочешь сняться в кино?

Тогда-то я и поняла: если ты чего-нибудь очень хочешь, это рано или поздно сбудется.

Наверняка после возвращения родителей из-за границы ваша жизнь переменилась. Они завалили вас подарками и начали баловать – или же стали воспитывать в строгости?

Вернувшись домой, папа с мамой занялись не мной, а собою. Теперь я отчасти их понимаю: яркая, насыщенная жизнь в Германии и серые будни советского шахтерского края отличались как небо и земля. Привыкнуть к этому было непросто. Дело в том, что в 60–70-х в гарнизонах за границей кипела бурная и вовсе не такая «героическая», как твердила советская пропаганда, жизнь. В перерывах между военными учениями и службой устраивались всевозможные застолья и «огоньки» с обилием разнообразной выпивки, вспыхивали романы… И, конечно же, там были магазины, где продавалось то, что жителям СССР и не снилось.

Мы с бабушкой частенько получали посылки, от которых голова шла кругом. В них лежали совершенно невообразимые вещи: махровые полотенца, маленькие лакированные туфельки, потрясающие куклы, невиданные сладости… Если честно, больше всего мне нравился какой-то нездешний запах этих подарков, а что касается родителей, то я не очень скучала по ним, поскольку была еще маленькой и воспринимала их отсутствие как должное.

Когда же они вернулись, я… оробела и юркнула под празднично накрытый стол, где и просидела до вечера, прислушиваясь к отцовскому голосу, – он звучал так мужественно (я ведь была совсем крохой, когда родители уехали, смутно их помнила, поэтому и была потрясена тем, что мужчины разговаривают таким красивым, густым баритоном).

Жить и с родителями, и с бабушкой было для меня непривычно. В маленькой квартире добавилось суеты и… тревоги. Я не знала, какие отношения связывают взрослых, но, наблюдая за папой и мамой, понимала: что-то здесь не так. Приспосабливаясь к новой жизни, они то выясняли отношения, то устраивали домашние вечеринки, то сами ходили в гости или на прогулки по городу.