Ирэн Роздобудько: “Мужчинам со мной было нелегко”

«Улица» – это танцы в соседнем пригороде, в Макеевке и Холодной Балке, куда я каждые выходные ездила к старшей на четыре года подруге, где стенка шла на стенку, звенели милицейские свистки, а парни с рабочей окраины выражались отнюдь не литературно. Короче, это были кадры из фильма «Маленькая Вера», очень точные картинки из жизни Восточной Украины. А «книги» – это мир, простор, в котором можно жить и дышать, чувствовать свою исключительность, набираться ума и опыта, а главное, иметь в собеседниках великих писателей.

Еще я ходила в театральный кружок, где мы ставили поэтические спектакли. Преподавала там бывшая киевская актриса Лариса Лесовая, благодаря которой я прочла запрещенных «Мастера и Маргариту», узнала о Пастернаке, Мандельштаме, Цветаевой, Сосюре, об украинских поэтах Расстрелянного возрождения.

Не тогда ли у вас возникло желание написать что-то самой?

Я начала писать с шести лет. И с шести лет ходила в библиотеку, которая располагалась на первом этаже нашего старого дома. Причем попала я туда случайно. Как-то, набегавшись во дворе с пацанами, я ужасно захотела пить и заскочила попросить воды в дверь с надписью «Библиотека». Вбежала – и обмерла! Передо мной тянулись бесконечные ряды книг. Читателей в зале не было, и я оказалась один на один с этими полками. Помню, я совершенно обалдела. И более всего меня поразила мысль, что эти книги написали люди, которые хотели мне что-то сказать. Подумать только – мне! Нет, я во что бы то ни стало должна была узнать, что именно! Ведь и сама любила записывать в блокнот какие-то истории, сказки.

Читала я много с самого детства. У нас с бабушкой даже был ритуал – чтение перед сном. Кроме того, я всегда что-то придумывала сама и, когда еще не умела писать, просто бормотала эти истории себе под нос. А в детском саду, как только воспитательница на тихом часе выходила из комнаты, рассказывала их другим детям. Те спешили занять места возле моей раскладушки и требовали продолжения. И я повествовала целые сериалы. Поэтому читать и сочинять для меня было совершенно естественно. Хотя на самом деле тогда я мечтала стать артисткой.

А мальчики проявляли к вам интерес?

Никто по мне с ума не сходил. Хотя, возможно, я просто не замечала этого. Поскольку я рано стала взрослой – и из-за того, что не испытывала опеки родителей в детстве, и из-за их не слишком красивого развода, и из-за «тайной жизни королевы» с танцами в небезопасной среде рабочих поселков, и из-за чтения «взрослых» книжек, – вся жизнь одноклассников с их детскими увлечениями и «чувствами» казалась мне скучной. Влюбиться я хотела только в… Артура Грэя, который приплывет за мной под алыми парусами. И никак иначе! Но, пока мой герой не появился на горизонте, нужно было набираться опыта, чтобы бороться, как писал мой любимый Александр Грин, с «грязными и жадными парусами».

Мальчики обратили на меня внимание лишь в начале десятого класса. Тогда я целое лето проработала вожатой в пионерском лагере и очень изменилась и внешне, и внутренне. Утром вожатые повязывали красные галстуки и проводили линейки, собрания, игры, а вечером, уложив детишек спать, отправлялись на берег моря, где начинался разгуляй с песнями вовсе не идеологического содержания и танцами до утра. На эти «пиры» повара приносили чугунки с мясом, не доеденным ребятишками, и говорили об этом прямо, посмеиваясь. Тут же заводились бурные романы, кипели нешуточные страсти.

Поэтому в школу я вернулась уже не д‘Артаньяном, а Миледи, решив, что уж лучше быть коварной и циничной, чем стоять на лицемерных линейках.

Мне кажется, к юности вы стали настоящей бунтаркой и революционеркой…

В моей семье не было диссидентов, мятежников против строя или же каких-то особо идейных людей. И я тоже очень долго не задумывалась о том, в какой стране и при каком укладе мы живем, хорош ли он. Но интуитивно сторонилась всего, что связано с коллективизмом, пафосными лозунгами, собраниями и общим мнением, выражаемым лесом рук.

Мне никто никогда не говорил о Боге и вере. К этому я пришла сама, без малейшей подсказки со стороны. Ни один человек в моем окружении не нарекал на войну в Афганистане, которая тогда шла, не обсуждал «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, никто не знал о Василе Стусе, сидевшем в лагере. Разве что осуждали «бездельника и тунеядца» Бродского. Интуитивно я во всем этом не участвовала, да и Афганская война не казалась мне героической: в нашем дворе соседки умирали от страха за своих сыновей и иногда получали похоронки. Все – тайно. А стихи Бродского мне нравились (нам их читала руководительница театральной студии), и я ему завидовала: делает то, что хочет, плюет на скучную работу – вот и молодец!

Не сомневаюсь, что, если бы тогда в Донецке мне встретился какой-то умный человек или компания диссидентов, которую регулярно таскали в КГБ (как это было у одной моей киевской подруги), я бы безоговорочно пошла в «революционеры». А так я узнавала обо всех «прелестях» нашей системы медленно и сама, по крупицам сверяя слова из газет с реальностью.

Родители, наверное, ждали, что дочь пойдет по их стопам и станет «мирным» доктором?

Стать врачом? Нет. Для этого нужен особенный склад характера. А я с трудом переношу чужие страдания, которые зависят от моего профессионализма. Так что могла бы стать разве что нянечкой или сиделкой.

Кем я стану в будущем, в семье вообще никто толком не представлял. Я ведь не очень распространялась о своих интересах. Так, пописывала стишки, выступала на сцене, и все это моим домашним казалось несерьезными занятиями. Все, чего они хотели, – чтобы их дочь и внучка имела надежную профессию, а не витала в облаках. Поэтому, уже когда я оканчивала десятый класс, дедушка обошелвсе донецкие ПТУ и радостно сообщил, что меня могут принять в строительное училище на очень дефицитную специальность – «маляр-штукатур». На большее, очевидно, в семье не рассчитывали. А я сказала, что буду поступать на журфак, да еще и в Киев!

Узнав об этом, родные не стали на меня давить, и я таки поехала в столицу. И поступила. Правда, на заочное отделение, так как надо было работать, ведь жили-то мы с мамой по-прежнему очень скромно. К тому же у меня наметилось замужество. Кстати, с врачом…