Ведущая ТСН на «1+1» Лидия Таран, которой сегодня, 19 сентября, исполнилось 44 года, в эксклюзивном интервью “Каравану историй” откровенно рассказала о личной жизни и призналась, что любовь и семья для нее сейчас важнее карьеры, и она хочет замуж и родить еще одного ребенка.


  Недавно я прочла любопытную статью о том, как работает человеческая память. Из очень раннего детства запоминаются только самые яркие и эмоциональные моменты. Например, я помню, как годика в полтора бегу по улице городка Знаменка Кировоградской области, где жила моя бабушка, – бегу встречать родителей, которые выбрались из Киева меня навестить. У бабушки я проводила лето. Еще помню, как бабушка крестила меня втайне от родителей, как делали многие бабушки. В Киеве эта тема вообще была табу, а вот в селах бабушки тихонько крестили внуков.

В Знаменке церкви не было, их тогда вообще почти не осталось, поэтому бабушка отвезла меня в соседний район на забитом донельзя сельском автобусе, и там прямо в хате священника, которая служила и церковью, свершилось таинство. Я помню эту старую хату, буфет, который служил и иконостасом, священника в рясе; помню, как он надел мне алюминиевый крестик. А ведь мне было всего года два с небольшим. Но это были необычные впечатления, потому и сохранились в памяти.

Существуют еще и навеянные воспоминания: когда родственники тебе постоянно рассказывают, каким ты был ребенком, тебе действительно кажется, что ты и сам это помнишь. Мама часто вспоминала, как мой брат Макар очень меня напугал, причем из самых лучших побуждений. Макар на три года старше и всегда обо мне заботился. Однажды он принес из детсада яблоко и дал мне, а я была еще беззубым младенцем. Брат не знал, что маленький ребенок не может откусить от яблока, сунул мне в рот это яблоко целиком, и, когда мама зашла в комнату, я уже теряла сознание. Иногда, когда я по каким-­то причинам ощущаю нехватку воздуха, мне кажется, что я действительно помню этот момент, эти ощущения.

Лидия Таран в детстве
Лидия Таран в 1982 году

Сейчас брат преподает историю в университете имени Шевченко, организовал там кабинет для изучения китайского, параллельно создал кафедру американистики; он у меня очень продвинутый брат – преподаватель и научный работник одновременно. На съемках ко мне нередко подходят молодые журналистки, его бывшие студентки, и просят передать привет «любимому Макару Анатольевичу». Макар настолько умный, что свободно говорит на китайском, французском и английском, изучил всю мировую историю – от древних цивилизаций до новейшей истории Латинской Америки, стажируется на Тайване, в Китае, в США! Причем все возможности для этого – гранты и программы для поездок – «выбивает» себе сам. Как говорят, в семье должен быть кто­-то умный, а кто­-то красивый, и я точно знаю, кто из нас двоих умный. Хотя Макар и красивый тоже.

Маленькой я обожала брата и во всем ему подражала. Говорила о себе в мужском роде: «он пошел», «он сделал». А еще – уже не по своей воле – донашивала его вещи. В те времена мало кто мог себе позволить одевать ребенка так, как хочется и как нравится. И если у тебя старшая сестра, то тебе достанутся ее платья, а если брат – то штаны. И по­этому мамы старались шить-­перешивать. Наша мама часто перешивала что­-то старое, изобретая новые фасоны.

Маленькая Лида в костюме Бусинки. Наряд шила мама всю ночь перед утренником, 1981 год

Помню, как меня везут из детсада на санках домой по скрипучему снегу, помню снежинки, которые кружатся в свете фонарей. Санки были без спинки, приходилось держаться руками, чтобы не выпасть на повороте. Иногда, наоборот, хотелось свалиться в сугроб, но в шубе я была такая неповоротливая и тяжелая, что даже скатиться с санок не получалось. Шуба, рейтузы, валенки… Малыши тогда были как капуста: толстый шерстяной свитер, неизвестно кем и когда связанный, толстые рейтузы, валенки; непонятно кем из знакомых отданная, сто раз перелицованная цигейковая шуба, поверх воротника – шарф, завязанный сзади, чтобы взрослые могли схватить его концы, как поводок; поверх шапки еще и пуховый платок, который тоже завязывался вокруг горла. Все советские дети помнят ощущение зимнего удушья от шарфов и платков. Выходишь на улицу, как робот. Но сразу же забываешь о дискомфорте и с энтузиазмом идешь копать снег, ломать сосульки или приклеивать язык к промерзлому железу качелей. Совсем другой мир.

Ваши родители ведь были людьми творческими: мать – журналистка, отец – писатель и сценарист… Наверное, ваша жизнь все же отличалась от жизни других советских детей хоть немножко?

Мама работала журналистом в комсомольской прессе. Часто ездила по своим репортерским делам, потом писала, а по вечерам перепечатывала статьи на машинке. В доме имелись две – огромная «Украина» и портативная гэдээровская «Эрика», которая на самом деле тоже была довольно большой.

Мы с братом, укладываясь спать, слышали стрекот машинки на кухне. Если мама сильно уставала, то просила нас ей диктовать. Мы с Макаром брали линейку, чтобы отслеживать строчки, садились рядом и диктовали, но скоро начинали клевать носом. А мама печатала ночи напролет – свои статьи, папины сценарии или переводы.