Решение открыто поддержать Майдан было сложным. Я понимала, как на это отреагируют в России. Начались звонки с Первого канала, от друзей и знакомых, от композиторов, с которыми я работала. Я услышала весь стандартный набор обвинений, что мы фашисты, устроили переворот… Мне говорили, что я загублю свою карьеру и репутацию.

Когда начались расстрелы Небесной сотни, мне звонили знакомые, которые угрожали, что приедут с оружием и расскажут нам, как жить. Я пыталась объяснить, что к расстрелу причастны российские спецслужбы, но никто не хотел меня слушать. Я твердила: мы же не первый год дружим, вы с ума сошли? В итоге я просто отказалась от общения с россиянами. Из­-за пропаганды потеряла практически всех друзей. На пальцах могу пересчитать тех россиян, которые меня поддержали.

Анастасия Приходько

Потеряла ли я также и свою публику в России? Не знаю, не могу точно ответить на этот вопрос. Поклонники по­прежнему пишут письма. Среди них есть думающие люди, которые просят прощения за действия своего правительства. Есть просто фаны, которые хвалят мои песни, а о политике предпочитают не говорить. В любом случае в Россию я с концертами не собираюсь.

Меня удивляет, что многие украинские коллеги по­прежнему ездят туда гастролировать. Некоторые из них еще совсем молоды, они еще только начинали, когда я уже получала премии «МузТВ», выступала в Кремле. Почему же в таком случае мне не страшно отказаться от этого всего? Люди панически боятся потерять российский рынок. Они забывают, что прославились здесь, что украинская публика и продюсеры сделали их знаменитыми. Они предали свою публику!

Россия напала на мою страну, мы потеряли десять тысяч солдат, у нас забрали кусок земли. В такой ситуации в России может выступать только предатель. Когда военные в Крыму перешли на сторону России, в их личном деле появилась запись «склонен к измене Родине». Поэтому их не оставили служить в Крыму, а отправили в Магадан, в Якутию. Никто не любит предателей. И я жалею, что таких печатей не ставят нашим артистам.

Мои гастроли теперь проходят в зоне АТО. Я объездила почти всю линию фронта. Меня дважды хотели похитить – один раз в Попасной, второй раз в Константиновке. Получив информацию об угрозе похищения, военные усиливали мою охрану, я должна была быть всегда на виду, чуть ли не в туалет меня сопровождали. Охрана была в номере и вокруг него, осматривали балконы и все выходы… Было страшно. Тем более что во второй раз это случилось, когда я уже была беременна Гордеем, на третьем месяце.

Все мамы говорят, что второй ребенок – это совсем другой опыт материнства, особенно если первая девочка, а второй – мальчик. Вы пересмотрели свои взгляды на воспитание, когда Гордей появился на свет?

Второй ребенок – это действительно совсем другой опыт. Наннушке было пять с половиной лет. Я боялась, что она начнет ревновать, ведь до сих пор вся моя любовь принадлежала ей, и вдруг кого­то еще принесли из роддома! Но, вопреки ожиданиям, Нанна обрадовалась и стала мне помогать. Подавала памперсы, пеленала, даже катала Гордея в коляске.

И Гордея, и Нанну я обожаю одинаково. Нанне только исполнилось семь. Мне важно, чтобы она была лучше всех, красивой, ухоженной, с длинными волосами, в красивых платьях. Я встаю в семь утра, чтобы собрать и отправить ее в школу, а вы можете себе представить, как это тяжело для «совы». Я до трех ночи могу писать песни, но мне важно провести утро с дочкой, сделать ей прическу, приготовить завтрак, проверить, аккуратно ли она одета.

Однажды я провела эксперимент – позволила ей все делать самой. И Нанна справилась даже с прической! Я покупаю детскую косметику, лаки – все, что она просит. Девочка должна быть девочкой. Когда она садится за стол, расстилает на коленях салфетку, а вторую заправляет за воротничок, ею невозможно не залюбоваться. Настоящая принцесса. Я в ее возрасте ни о каких салфетках не думала, розовых платьиц не носила и точно не мечтала стать принцессой.