— Ну вот… И представляешь, родители решаются сесть в Венесуэле на этот грузовой корабль, перевозивший игрушки в Америку, во Флориду. «Зайцами»! Билетов нет, денег нет. Какие деньги у хиппи и миссионеров, которые только­только вырвались из лап безумного лидера секты «Дети Господа» и колесили на старых фургонах из­под мороженого по Южной Америки и Мексике с четырьмя детьми… Мне три года, Риверу — семь, Рейн — пять и малышка, годовалый пупсик, Либерти. И мама беременна пятым — моей сестрой Саммер. И вот я помню…

— Стой, подожди, — перебивает его Руни с озадаченным взглядом, — что значит, ты помнишь? Тебе три года. Я вот ничего не помню в этом возрасте.
— Я сам удивлен! — улыбаясь, говорит он. — Но почему я запомнил? Тут есть секрет. Это был день моего рождения, но суть даже не в этом. А в том, что мы все испытали потрясение, которое не забудешь. В общем, мы втроем — Ривер, я и Рейн, стояли в укромном уголке на палубе, чтобы не сильно бросаться в глаза, и наблюдали за рыбой, которая плескалась за бортом. И это была такая красота, ты не представляешь.

2012 г.

Они были свободны, могли плыть куда угодно. Но спустя пару часов оказалось, что эту или уже какую­то другую рыбу выловили сетями рыбаки с нашего корабля… Ее было огромное множество! Рыба билась в отчаянии, а рыбаки эти ее еще и добивали, ударяя сетью о палубу. Это было невозможно выдержать. Как­-то спасти эту рыбу мы уже не могли, поэтому приняли решение, что спасем другую и никогда в жизни не будем есть тех, в ком когда­то билась жизнь.

В запале своего рассказа Хоакин не заметил, как Руни надела солнцезащитные очки, потому что спокойно на эту историю реагировать не могла.

— Мне, наверное, стоило это услышать именно сейчас, потому что я как раз подошла к этому моменту в жизни, чтобы стать строгим веганом, — проговорила она серьезно.

— Это как, знаешь: «Ели вы хотите, чтобы мироздание вам подало какой­то знак, то это он».

— Это он, — Феникс улыбнулся ей, подумав о том, что всегда приятно встретить человека, который мыслит с тобой в одном направлении.

— Кожаную обувь я уже ношу с трудом… — продолжила актриса и вытянула ногу из­под стола, показывая ему свои темно­серые кеды с белыми шнурками, — вот думаю, может, свою линию обуви запустить…

Он неопределенно хмыкнул.

— Идея классная. Ну, а теперь смотри сюда, — и вытащил свою ногу из­под стола, чтобы показать ей его вечные черные кеды с белыми шнурками.

Еще раз оценив обувь обоих и загадочно улыбнувшись, Мара встала из­-за стола — обед закончился и нужно было идти на площадку.