Брюс Уиллис и все его женщины. Любовь и карьера “крепкого орешка”

Теперь ему 59. И у него пять дочерей. И со старшими вечные проблемы. Брюс вздохнул, поднялся с дивана, подошел к окну, откуда открывался великолепный вид на безбрежную зелень Центрального парка. Сюда, в кабинет, не долетали звуки с детской половины дома, где няня возилась с его младшими девочками, трехмесячной Эвелин и двухлетней Мейбл. Жена Эмма отправилась на шопинг с подругой.

Двое крошечных детей, даже несмотря на помощь нянь и другой обслуги, – это все-таки куча хлопот, и Брюс с пониманием относился к желанию жены иногда сбежать из дома. Он с удовольствием возился с девочками, по ночам вставал поменять младшей памперс. Он всегда был хорошим папой и как-то уже привык к мысли, что господь выбрал его в отцы именно девочкам. У Бога отменное чувство юмора, – в конце концов, он, Брюс, всегда любил женщин, вот ему и дали шанс полюбить их по-настоящему – бескорыстно, без всяких «ты – мне, я – тебе». Тут уж так: даешь, даешь, даешь… душевные и физические силы, время, деньги… много денег, да. И совершенно не факт, что из этого получится что-то толковое. Брюс действительно всегда старался быть хорошим отцом, но, если по-честному, старшие девчонки видели его в детстве гораздо реже, чем хотелось бы. Да и свою мать тоже.

В первый же год семейной жизни с Деми, хотя, собственно, в первый же месяц, Брюсу предложили роль в «Крепком орешке», которая оказалась судьбоносной. «Вот не суеверный я вроде человек, но как тут не поверить, что Деми принесла мне удачу», – в который раз подумал он. Эмме Брюс таких мыслей не озвучивал, да это было бы и несправедливо. Эмма потрясающая, он страшно благодарен судьбе, что свела их вместе, но все же Деми в определенном смысле так и осталась главной женщиной его жизни.

Стоя у окна, Брюс рассматривал далекие небоскребы на противоположной стороне парка и вспоминал, как шли съемки «Крепкого орешка». Роль ему предложили, потому что его персонаж в «Агентстве ˝Лунный свет˝» показался продюсерам похожим на полицейского Джона Маклейна: бравый парень, который при случае умеет смешно пошутить. Режиссеру настолько по душе пришлись шуточки Брюса, что он позволил импровизировать в кадре.Так что большая часть забавных и злобных монологов Джона Маклейна – это творчество самого Уиллиса.

Снимали, естественно, в Лос-Анджелесе, в 150-этажном небоскребе «Фокс Плаза». Для своего времени спецэффекты удались потрясающе – взять ту же имитацию взрыва небоскреба или падение вертолета (на самом деле падала маленькая радиоуправляемая копия). Но Брюсу все-таки пришлось немало потрудиться, выполняя трюки вполне по-настоящему. В те годы его драгоценное тело еще не стоило таких огромных денег, как сейчас, да и здоровья, конечно, было побольше. Выпрыгнуть из движущейся машины, удариться головой о бетонный пол – ничто не казалось серьезной проблемой. Это в 2007-м, на съемках «Крепкого орешка 4.0», он уже лично проверял, правильно ли разложены маты на месте приземления. Он все равно многие трюки по-прежнему делал сам. Только по утрам тело напоминало болью в месте ушибов, что за 20 лет Джон Маклейн все-таки постарел.

Брюс, слегка скривившись, потер поясницу, но тут же улыбнулся своим мыслям. Да, первый «Орешек» – любимый фильм, крутой момент в карьере. Придя в большое кино с телевидения, Уиллис с удовольствием обнаружил, что тут можно ругаться. И не сдерживал себя, что совершенно естественно, когда приходится, согнувшись в три погибели, лазить с зажигалкой в руке по воздуховоду. Когда фильм вышел на экраны, ему позвонила тетка, сестра отца, и сказала: «Мне понравилась твоя картина, мой мальчик, но зачем же ты так ругаешься»?

За Джона Маклейна ему заплатили фантастический по тем временам гонорар – пять миллионов долларов (при общем бюджете фильма 28 миллионов). Когда Деми рожала первую дочку, чувствуя себя звездой под прицелом трех кинокамер в руках нанятых специально для этой цели операторов, ее муж уже действительно был мировой знаменитостью. И, кстати, миллионером. Премьера «Крепкого орешка» состоялась примерно за месяц до появления Румер на свет.

Стремительное перевоплощение 33-летнего сериального – пусть и успешного – актера в международную звезду имело как хорошие, так и плохие последствия для семьи. Как любит говорить Брюс, деньги развращают, но так уж вышло, что они нужны всем. И если до тех пор он старался контролировать тягу к спиртному хотя бы из тех соображений, что алкоголик может потерять работу, теперь он боялся за свою карьеру уже значительно меньше: дело было на мази.

Брюс всегда любил женщин, вот ему и дали шанс полюбить их по-настоящему – без всяких «ты – мне, я – тебе»

Тем более что и карьера Деми рядом с Брюсом стремительно пошла в гору. Когда Румер исполнился год, Деми получила главную роль в «Привидении». Брюсу предложили главную мужскую роль, но он отказался. «Слушай, эта слезоточивая фигня точно провалится в прокате, – сказал он жене. – Но ты, конечно, решай сама». Чутье подвело Брюса, а вот Деми – наоборот, возможно, потому, что в мелодрамах мужчины разбираться и не обязаны. «Бруно, ты видел цифры? – ехидно спрашивала Деми за завтраком. – Мое «Привидение» собрало в два раза больше, чем твой чертов «Орешек». Но это и хорошо, что ты не согласился, для привидения ты слишком много весишь!» Брюс ухмылялся, глядя на жену, и уминал любимую яичницу со шпинатом. Он злился на нее – и восхищался ею, его Деми, которую кое-где уже называли Gimme-more («Дай-мне-больше!»). За роль в «Привидении» она получила значительно меньше, чем пять миллионов, зато ее номинировали на «Золотой глобус» и вручили премию «Сатурн». Брюс предпочитал не вспоминать о том факте, что однажды явился на съемочную площадку, чтобы выяснить отношения с Патриком Суэйзи, с которым жена обменивалась уж слишком нежными взглядами.

Звездная болезнь не миновала обоих. Брюс после «Крепкого орешка» стал довольно заносчиво разговаривать с журналистами и норовил ввязаться в драку по поводу и без. В середине 90-х он даже нанимал телохранителей, обязанностью которых было… не дать шефу влезть в очередные разборки.

С Деми случилось кое-что похуже – по крайней мере, с точки зрения Брюса. Она дала волю своим давним подростковым желаниям – доказать, кто на свете всех милее. Снимать роды – это еще нормально, но какого черта нужно было позировать голышом, едва прикрывшись руками, с огромным пузом на обложке Vanity Fair?

«Крошка, ты что, совсем сдурела? На седьмом месяце расхаживаешь голая перед фотографом, да что там фотограф – перед всем миром! Кстати, эта твоя Энни Лейбовиц – лесбиянка, ты, надеюсь, знаешь? – орал Брюс на жену, тряся перед ее носом журналом. – Ты мне хотя бы могла сказать, чтобы я приготовился заранее?»

Теперь, спустя четверть века, это фото Деми просто красивая картинка. Хотя, нет, не просто… Это, как говорят критики, веха в развитии фотографии, и это действительно смелый шаг как со стороны модели, так и со стороны журнала. Тогда еще никто не снимал обнаженных беременных знаменитостей и тем более не публиковал эти фото на обложке. И эта обложка, что называется, взорвала умы. Газетчики только о ней и писали. Друзья при встрече толкали Брюса локтем: ну что, старик, как там твоя стриптизерша? Брюс только зубами скрипел.