А потом она заметила, что в их с Бараком жизнь начал вмешиваться «третий лишний» – политика. Когда мужа избрали в Сенат штата Иллинойс, Мишель ощутила беспокойство. Теперь даже слепому было ясно, что главное место в жизни Барака Обамы занимает политика. Да, политика, а не жена! Мишель выходила из себя.

Почему это ей, молодой женщине с блестящим образованием, умом и вулканом энергии, надо скучать дома и ждать мужа, который засиживается на работе до полуночи? И вообще, работа в Сенате – бесполезная трата времени, она не приносит дохода. А вот если бы Барак устроился в солидную юридическую фирму, то смог бы заработать настоящие деньги.

– Давай закроем эту тему, – попросил Барак в ответ на упреки жены и, нежно взяв ее руки в свои, добавил: – Пойми, дорогая, свое будущее я вижу только в политике.

– Но ведь мы бедны как церковные мыши! А я – самая несчастная и одинокая мышь на свете! – захныкала Мишель и даже пустила слезу, хотя не терпела все эти дамские штучки. Вот если бы у них появились дети, все было бы по­другому! Но за пять лет брака так ничего и не вышло. И только в ноябре 1997 года Мишель поняла, что беременна.

Когда она ушла в декрет, заработка Барака стало катастрофически не хватать. А когда их долгожданная девочка, Малия Энн, появилась на свет, в семье начался настоящий кризис. Рождение дочери почти не изменило распорядок дня Барака. А вот Мишель теперь не успевала даже делать зарядку.

Но потом ее осенило: если вставать перед первым кормлением, то есть в полпятого утра, можно выкроить время для себя! Она так и сделала. А когда поняла, что выбивается из сил, стала укладываться вместе с малышкой и засыпала не позже десяти.

Барак и Мишель на прогулке с дочерью, 2000 г.

Однако атмосферу в семье это не улучшило. Ведь, по сути, их жизнь не изменилась. К тому же они с Бараком такие разные! Мишель, воспитанная в строгости, привыкла к порядку. А Барак повсюду разбрасывал носки, курил, прожигая ковры, скатерти и оставляя после себя полные пепельницы, да еще и сам выглядел неопрятно.

– Я понимаю, у тебя нет имиджмейкеров, – выговаривала Мишель мужу. – Но сенатор штата не должен одеваться как чернорабочий!

– Как ты можешь приставать ко мне с такой ерундой, когда я пытаюсь изменить мир? – парировал Барак.

В такие моменты Мишель лишалась дара речи. И хорошо, иначе бы сор­валась и сказала все как есть: она замужем за никчемным мужчиной!

Теперь в Бараке ее раздражала каждая мелочь: привычка бросать на пол в ванной мокрые полотенца, засиживаться до двух ночи на работе, а потом храпеть в кровати, как трактор. Она днями ухаживала за малышкой, а он…

Он даже тарелку никогда за собой не уберет! Теперь вместо «Доброе утро, любимый!» или «Иди ко мне, дорогой!» она все чаще твердила: «Ты с головой ушел в политику и думаешь лишь о карьере. А мне приходится тащить на себе всю семью!»

Бесконечные упреки Мишель казались Бараку несправедливыми, недальновидными и просто убивали. Разве о такой жизни он мечтал?

Рождение второй дочки, Наташи (все почему­то стали называть ее Сашей), принесло надежды на лучшее. Казалось, теперь будет не до ссор. Но обстановка накалилась до предела. Мишель ужасало, что она по­прежнему сидит дома, только теперь уже с двумя детьми, а муж и дальше занимается «настоящими делами». И после восьми лет брака она готова была уйти.

Их примирила беда. Трехмесячная Саша с диагнозом «менингит» попала в больницу и трое суток была близка к смерти. Только тогда Барак бросил дела и не отходил от постели дочери, позабыв обо всем, что находилось за пределами больничной палаты, – о работе, о деловых встречах, неотложных делах в Сенате.

Перед рассветом последней кошмарной ночи, сменяя его у кроватки ребенка, Мишель вдруг поняла: Барак снова ей близок и дорог. И она дала себе слово больше никогда не отдаляться от мужа и быть с ним везде и во всем, даже в этой проклятой политике…

– …Скажи честно, ты тоже считаешь, что сорок для женщины – Рубикон? – спросила Мишель, принимая от мужа подарки в день юбилея.

– Насчет других не скажу, но ты еще никогда не была так прекрасна, как сейчас! – совершенно искренне ответил Барак и схватил жену в охапку.

Впрочем, Мишель и сама понимала, что пришло ее лучшее время. Дети подросли и не требовали ежеминутных забот, муж обожал. Сама она, с зарплатой около 350 тысяч в год, занимала пост вице­президента Академического медцентра при Чикагском университете (Барак, уже сенатор США, получал вдвое меньше). Но главное – Мишель каждой своей клеткой ощущала, что созрела для чего­то большего. Но вот для чего? Ответ пришел сам собой.